Мелодрама 2019 Русские мелодрамы 2019

Эхо бала затихло неделю назад, но в сердце Элеоноры бушевала буря. Предложение Шарля, сделанное в тайне сада, звучало в ней как обещание и угроза. Выйти замуж за Шарля, человека, которого ей прочили в мужья долгие годы, — значило принять безопасность, респектабельность, предначертанную жизнь. Но это также означало навсегда похоронить невысказанную трепетную дрожь, которую она чувствовала в присутствии Габриэля, учителя со слишком вольными идеями и слишком проницательным взглядом.

В то утро ощутимое напряжение за завтраком говорило само за себя. Отец Элеоноры, граф де Валуа, смотрел на дочь поверх газеты.
«Шарль и его мама оказывают нам честь своим визитом сегодня днем, Элеонора. Пора серьезно поговорить о будущем».
Под столом рука графини на мгновение легла на руку дочери — жест одновременно нежный и умоляющий. «Будь благоразумна, дорогая. Шарль предлагает тебе самое завидное будущее».

Но разум покинул Элеонору. После завтрака, движимая незнакомой ей силой, она направилась не в музыкальную гостиную, а в библиотеку. Она знала, что Габриэль в это время дает ежедневный урок ее младшему брату Антуану.
Дверь была приоткрыта. Она замерла, невидимая, с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди. Спокойный и ясный голос Габриэля объяснял принципы Просвещения.
«Речь не о том, чтобы бунтовать ради забавы, Антуан. Речь о том, чтобы мыслить самостоятельно. Отказываться от оков, которые на нас накладывают, будь они из железа или… из условностей».
Эти слова, сказанные со спокойной убежденностью, стали для Элеоноры откровением. Они дали имя ее внутренней борьбе.

Наступил полдень, принеся с собой Шарля и его мать, герцогиню де Монбризон. Беседа, искусно направляемая родителями, быстро перешла к договоренностям. Земли, приданое, возможная дата церемонии. Шарль улыбался, вежливый, его взгляд скользил по Элеоноре, как по красивой картине, которую он собирался приобрести.
«А что думает наша дорогая Элеонора обо всем этом?» — внезапно спросила герцогиня с тонкой улыбкой на губах.
Все взгляды устремились на нее. В углу гостиной, у окна, бесшумно появился Габриэль, чтобы вернуть книгу. Их взгляды встретились. В его глазах она не увидела ни осуждения, ни мольбы, лишь простой вопрос: Кем ты выбираешь быть?

Голос Элеоноры, сначала дрожащий, стал тверже.
«Я… я думаю, было бы благоразумно подождать еще немного. Лучше узнать друг друга, Шарль. Брак — это такой серьезный шаг».
Ледяное молчание повисло в комнате. Лицо графа побагровело. Шарль перестал улыбаться. Лишь рука графини, судорожно сжимавшая платок, выдавала ее тревогу.
«Узнать? — пробормотал Шарль, ошеломленный. — Но наши семьи знают друг друга поколениями!»

Именно в этот момент Габриэль, будто движимый мелодраматической судьбой, уронил тяжелую книгу, которую держал. Глухой стук заставил всех вздрогнуть. Все глаза устремились на этого молодого человека скромного происхождения, вторгшегося в спор о наследстве.
«Тысячу извинений», — пробормотал он, склоняясь, но его взгляд снова встретился с взглядом Элеоноры. И в этом кратком обмене она увидела проблеск ободрения, возникшее в миг единение.

Визит завершился ледяными прощаниями. Едва карета Монбризонов скрылась из виду, как грянул гром.
«Ты унизила его! Ты унизила нас! — гремел граф. — Этот человек, этот… педагог! Это из-за его пагубного влияния, не так ли? Он уволен, с сегодняшнего же вечера!»

Элеонору захлестнула паника. Уволить Габриэля — значило оборвать последнюю нить с тем миром правды и свободы, который он олицетворял. Не думая, ведомая той же чистой эмоцией, что теперь направляла ее шаги, она выбежала из комнаты.
Она нашла его в его учебной комнате, где он собирал свои скромные пожитки. Увидев ее, он замер.
«Вы уезжаете?» — спросила она сдавленным голосом.
«У меня нет выбора, мадемуазель. Ваш отец прав. Мое присутствие здесь более не… уместно».
Слово прозвучало как оскорбление. «Уместно? А что уместного в том, чтобы душить собственную душу?»
Он подошел ближе, и впервые его обычная сдержанность дрогнула. «Элеонора… Не усложняйте. Выходите за Шарля. Он обеспечит вам спокойную жизнь.
— Жизнь без жизни! — воскликнула она, со слезой блеснувшей в глазу. — Вы научили меня думать. Чувствовать. Не просите меня забыть это».

Снаружи разразилась гроза, багровыми всполохами освещая небо. Молнии разрывали тьму, на мгновения освещая их два лица, так близкие, разделенные пропастью общественных условностей. В этой театральной декорации сердце Элеоноры разрывалось между долгом, столь четко прописанным, и этой рождающейся, невозможной любовью, жегшей ей грудь. Счастливый конец казался далекой мечтой, и впервые путь к возможному счастью виделся ей усеянным трагическими препятствиями.